Том 3 - Страница 5

Замечают, что большинство близоруких людей бывают очень мечтательны и что у них весьма часто бывает сильно развита фантазия. Может быть, в этом замечании есть своя доля правды.

В то время, когда я, рассматривая моих гостей, предавался всем этим соображениям, «прислуга» вошла и поставила на стол поднос с тремя чашками горячего кофе.

— Фрейлейн, битте зер, тринкен зи шнеллер кафе, — пригласила Эрнестина Крестьяновна.

Черненькая девочка толкнула слегка локотком пепельную блондинку, и обе ни с места.

Я встал и подал им кофе.

— Ах, поставьте, мы возьмем сами, — отвечала, конфузясь, брюнетка.

Она встала, отряхнула начинавшие высыхать юбочки и, подойдя к столу, кликнула:

— Маньхен!

— Мм! — отозвалась Маньхен и, полуоборотясь, прищурила глазки.

— Бери же! — произнесла, продолжая беспрестанно меняться в лице, чернушка.

Маня еще прищурилась, пока рассмотрела стоящий на столе кофе и торопливо отвечала по-немецки:

— Ich danke sehr, Klara; ich will nicht.

— Отчего же вы не хотите согреться? — спросил я как сумел ласковее.

— Благодарю вас, — отвечала чистым русским языком Маня.

— Вы церемонитесь?

— Нет… я… не озябла.

— Чашка кофе все-таки вам не повредит.

Маня опять прищурила глазки, встала и, слегка покачиваясь на своих ножках, подошла к столику.

Теперь я рассмотрел, что платья обеих девушек были не совсем коротенькие, но на подъеме так, что все их полусапожки и даже с полвершка беленьких чулочек были открыты. Дождь на дворе не прекращался; ветер сердито рвал в каминной трубе и ударял в окна целыми потоками крупного ливня; а вдалеке где-то грянул гром и раскатился по небу.

— Гром! — проговорила Маня.

— Да, а вы боитесь грома?

— Я? Да, я боюсь грома; а моя мама… Ида… Они знают, что я боюсь.

— Хотите, мы пошлем сказать, чтобы о вас не беспокоились? Далеко вы живете?

— Вот тут, всего через две линии; тут магазин наш, магазин Норк.

Я отвечал, что знаю, где их магазин.

— Но посылать, пожалуйста, не надо.

— Нет, нет, не надо, как можно! — заговорила она, увидя, что я хотел повернуться к кухне.

— Нет, прошу вас, пожалуйста, не посылайте бедную старушку.

Я вызвался сходить сам.

— Ах, нет, пожалуйста, не надо!

— Но ваши будут беспокоиться.

— Нет, пожалуйста… Они догадаются, что мы с Кларинькой куда-нибудь зашли. Теперь я вспомнила, что они подумают, что мы ждем в школе.

Сколько я ни старался уговаривать Маньхен, она ни за что не соглашалась ни пустить меня по дождю, ни послать «бедную старушку».

А погода действительно разыгралась во всю свою финскую мочь; все небо заволокло черною, свинцовою тучею; удары грома катились быстрее и непосредственнее вслед за скользившими зигзагами-молнии.

— Маня, сколько здесь книг! — сказала из угла, стоя у моего книжного шкафа, Кларинька.

Маня сощурила глазки и, держа в зубках отломленный кусочек сухарика, наклонила головку вперед по голосу Клары.

— Где? — спросила она очень внимательно и необыкновенно тихо.

— Вот целый шкаф.

Маня так и пошла к шкафу с чашкою в руках и кусочком сухарика между зубками.

— Вы любите книги? — спросил я, подходя вслед за нею к шкафу.

— Да, я люблю, — уронила она едва слышно.

— Сколько их тут! — удивлялась Клара.

Маня воззрилась в корешки книг, как газель в лесную чащу; сухарик так по-прежнему оставался неразгрызенный в ее зубках.

— Вы много читаете? — спросил я Клару.

— Я? Нет; я так читаю… когда захочется; а она всегда читает.

— Маньхен! — добавила она, — посмотри, целый Пушкин.

Маня передвинулась молча и опять стала глядеть в переплеты; я не сводил глаз с ее живых, то щурившихся, то широко раскрывающихся глаз и бледного, прозрачного личика.

Она читала названья книг с такою жадностию, как будто кушала какой-нибудь сладкий запрещенный плод, и читала не одними глазами, а всем своим существом. Это видно было по ее окаменевшим ручкам, по ее вытянутой шейке, по ее губкам, которые хотя не двигались сами, но около которых, под тонкой кожицей, что-то шевелилось, как гусеница.

Так прошло семь или восемь минут. Маня все стояла у шкафа, и червячок все ворочался около ее губок, как вдруг раздался страшный удар грома и с треском раскатился по небу. Маня слабо вскрикнула, быстро бросила на пол чашку и, забыв всякую застенчивость, сильно схватилась за мою руку.

Разлетевшаяся вдребезги чашка и зазвеневшая по полу ложечка испугали ее еще более.

— Идти! идти! — прошептала она, схватившись в испуге за мою руку и совсем подбиваясь под мой локоть.

Я не мог понять, что значит ее идти, и старался как умел и как мог ее успокоить, но она все тревожилась, вздрагивала, зорко смотрела вперед и каждый раз крепче жалась ко мне при всяком новом ударе.

— Как жаль, что вы так боитесь грома! — начал я, когда гроза утихла и небо стало понемножку светлеть и разъясниваться.

Маня молча взглянула на меня, потом на разбитую чашку и пролитый кофе и опять прошептала:

— Идти.

— Теперь невозможно идти.

Девушка задумалась.

— Вас, верно, напугал кто-нибудь?

— Н-нет… это так… влияние…

Все существо Мани опять разом выразило, что ей очень тяжело от этого влияния, и тоненький червячок снова забегал под кожей около ее губок.

— Идти, — заговорила она, крепко сжимая мою руку, — нужно скорее идти… идти…

Она задрожала и жалась ко мне с выражением ужаса и как будто с мольбой, чтоб я удерживал ее, чтоб не пускал ее куда-то идти.