Том 3 - Страница 184

184

По мере того как она загоняла все большую и большую толпу народа, ею самою овладевала кипучая, веселая заботность; она смотрела вокруг и около, и потихоньку улыбалась, и, вогнав, наконец, в коридор всю ватагу, весело кричала стоявшей по тот бок у запертой двери ключнице: «Держи их, Васена! держи!»

И вслед за этим Марфа Андревна с детским азартом начинала щелкать кого попало по головам своей палочкой.

Тесно скученная толпа мужчин и женщин, все растрепанные и переконфуженные, бились и теснились здесь, как жеребята, загнанные на выбор в тесную карду. Каждому из застигнутых хотелось протолкаться вперед, попасть ближе к двери, спрятаться вниз и скрыть свое лицо от барыни. Марфа Андревна наказывала свою крепостную челядь своею дворянской рукою, видя перед собой лишь одни голые ноги, спины да затылки. Во время ее экзекуции она только слыхала нередко писк, визг, восклик: «Ой, шею, шею!», или женский голос визжал: «Ой, да кто здесь щекочется!» Но имен обыкновенно ни одного толпою не произносилось. Имена виновных открывались особенным способом, тешившим Марфу Андревну. Для этого Марфа Андревна приказывала ключнице отпирать дверь и пропускать через нее по одному человеку, объявляя при этом вслух имя каждого, кто покажется. По этому приказу замкнутая дверь коридора слегка приотворялась, и Марфа Андревна и ключница одновременно поднимали над головами — одна фонарик, другая — просто горящую свечку. Западня была открыта, и птиц начинали выпускать. Ключница давала протискиваться одному и, вглядываясь ему в лицо, возглашала:

— Первый Ванька Индюк!

Марфа Андревна отвечала ей:

— Пропусти!

Лакей Ванька Индюк проскользал в дверь и исчезал в темном пространстве. Ключница пропускала другого и возглашала:

— Ткач Есафей!

— Пропусти! Экой дурак, и он туда же: ноги колесом, а грехи с ума не идут.

Опять пропуск.

— Иван Пешка.

— Пусти его.

— Егор Кажиён!..

Ключница переменяла тон и взвизгивала:

— Ах ты боже мой, да что ж это такое?

— Ну!.. Чего ты там закомонничала?

— Да как же, сударыня: один сверху идет, а двое снизу крадком пролезают.

— Не пускай никого, никого понизу не пускай.

— Да, матушка, за ноги щипются!

— Эй вы! не сметь за ноги щипаться! — командует Марфа Андревна, и опять начинается пропуск.

— Аннушка Круглая.

— Хороша голубка! Что тот год, что этот, все одно на уме!.. Пусти ее!

— Малашка Софронова!

— Ишь ты! Сказать надо это отцу, чтоб мокрой крапивой посек. Пусти.

Долго идет эта перекличка и немало возбуждает всеобщего хохота, и, наконец, кучка заметно редеет. Марфа Андревна становится еще деятельнее и спрашивает:

— Ну, это кто последние, что сами не идут? Вы!.. Верно, старики есть?

— Есть-с, — отвечает ключница.

— Ну ступай, ступай, нечего тут гнуться!

Одна фигура сгибается, норовит проскользнуть мимо ключницы, но та ее прижимает дверью.

— Акулина-прянишница, — отвечает ключница.

— А, Акулина Степановна! А тебе б, мать Акулина Степановна, кажется, пора уж и на горох воробьев пугать становиться, — замечает Марфа Андревна. — Да и с кем же это ты, дорогая, заблудилася?

Раздавался поголовный сдержанный смех.

Марфу Андревну это смешило, и она во что бы то ни стало решалась обнаружить тайну прянишницы Акулины.

— Сейчас сознаваться, кто? — приставала она, грозно постукивая палочкой. — Акулина! слышишь, сейчас говори!

— Матушка… да как же я могу на себя выговорить, — раздавался голос Акулины.

— Ну ты, Семен Козырь!.. Это ты?

— Я-с, матушка Марфа Андревна, — отвечал из темного уголка массивный седой лакей Семен Козырь.

— Тоже хорошо! Когда уж это грех-то над тобою сжалится да покинет?

Козырь молчит.

— Ну, ты зато никогда не лжешь, — говори, кто старушку увел, да не лги гляди!

— Нет, матушка, не лгу.

И Семен Козырь сам старается весь закрыться ладонями.

— Говори! — повелевает Марфа Андревна.

— Они с Васькой Волчком пришли.

— С Васькой Волчком!.. Эй, где ты?.. Васька Волчок!

Кучка вдруг раздвигается, и кто-то, схватив Ваську сзади за локти и упершись ему в спину головою, быстро выдвигает его перед светлые очи Марфы Андревны.

Васька Волчок идет, подпихиваемый сзади, а глаза его закрыты, и голова качается на плечах во все стороны…

— Так вот он какой, Васька Волчок!

— Он-с, он, — сычит, выставляясь из-за локтей Васьки, молодая веселая морда с черными курчавыми волосами.

— А ты кто такой? — спрашивает морду Марфа Андревна.

— Тараска-шорник.

— Так ты почему знаешь, что это он?

— Так как когда на той неделе… когда Акулина Степановна господские пряники пекли…

— Ну!

— Так они Тараске ложку меду господского давали: «посласти, говорит, Тараска, язык».

— Да?

— Только-с и всего, посластись, — говорят они, и мне тоже ложку меду давали, но я говорю: «Зачем, говорю, я буду, Акулина Степановна, господский, говорю, мед есть? Я, говорю, на это, говорю, никогда не согласен».

— Врешь! — вдруг быстро очнувшись, вскрикнул на это Волчок Васька.

— Ей-богу, Марфа Андревна, — начал божиться, покинув Ваську, Тараска; но Васька живыми и ясными доводами сейчас же уличил Тараску, что он не один ел господский мед, что Акулина-прянишница прежде дала ложку меду ему, Ваське, а потом Тараске и притом еще Тараске пол-ложки прибавила да сказала: ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами, — никому, что обсластился, не сказывай.

Тараске просто и отвечать нечего было против этих улик, потому что ко всему этому еще и сама прянишница заговорила:

184